Я представлял её матерью… Ведь ещё недавно мы лежали одни на этой кровати, и казалось, что вот оно, счастье. Её глаза, улыбка и даже скользящая по щеке слезинка. Я видел в ней женщину ‒ верную и покорную, неподвластную мне, но преданно-гордую и до горя желанную… Это так непривычно ‒ впервые назвать её матерью. Это так необычно, ведь отец ‒ тоже не просто слово, мне нужно стать им. Мне нужно быть… Не прятать себя в горьком стакане, когда в пылу ссоры она оттолкнёт меня. Крепче держать ‒ я знаю, для неё это огромное испытание. Не отпускать её руку, разве немного ослабить. С такой, как она, я сильнее, чем есть. Я ‒ мужчина. Я справлюсь.
Каждый месяц звенел, как колокольчик, напоминая о том, о чём мы не забывали ни на минуту, ни на мгновение. Когда я смотрел на неё, она всё чаще смущалась и говорила о том, что сильно поправилась за эти четыре месяца. Меня это волновало меньше всего на свете. Я всегда поддерживал её, не считая это постыдным. В какой-то степени мне самому становилось некомфортно от того, что в её мыслях темнели такие нелепые версии и догадки, что я могу уйти и бросить её из-за каких-то лишних килограммов или измученных бессонницей глаз. Больше всего я пытался предотвратить пожар ещё до его возгорания, как и сигареты ‒ я прятал их, как прятал и ключи ‒ ей было сложно, я знаю. В такие моменты нет больше слов «я» и «не буду», в эти моменты приходится идти на уступки и поступать правильно, ведь каждая ошибка может оказаться роковой.
Частые перемены настроения, нервные срывы на пустом месте ‒ это было настоящим испытанием не только для неё, но и для меня. Я с улыбкой вспоминал те первые дни, когда она у меня оставалась, и понимал, что те дни по сравнению с этими были ещё «цветочками». Мне казалось, что я начал сходить с ума…
Я бросал курить вместе с ней, а до этого она трижды бросала меня, ведь я не позволял ей больше курить. Ни одной сигареты, ни одной затяжки ‒ это было сложно. Когда она крепко засыпала, я бесшумно покидал квартиру и на лестничной клетке выпускал едкие, но до последнего жара желанные клубы дыма. Я выпускал всё то, что накопилось за день, и мне становилось легче. Докурив, я бросал в рот целую горсть мятных конфет, а затем принимал душ и чистил зубы, чтобы она не смогла почувствовать запах.
Сложнее всего было смириться с тем, что смириться с собой она не могла. Её капризы выходили за рамки нормального. Мало того, что на ужин в мою сторону летела посуда, когда я опаздывал с работы, так ещё и ножи… Я их выносил из квартиры, а она в слезах сидела на кухне и просила прощения. Говорила, что ничего с собой поделать не может. Я брал её за руки и в какой-то момент, стоя на коленях и положив голову на её колени, я всё же понимал, что счастлив. И осознавал, что всё это ‒ временно. Маленькая чёрная полосочка, после которой наступит сплошная белая.
(Вячеслав Прах. Отрывок из книги «Кофейня»)
